Умный и сознающий. 4 миллиарда лет эволюции мозга - Джозеф Леду

Глава 47

Болтовня

Вы сами с собой разговариваете? Большинство людей разговаривают. Такой внутренний монолог (иногда, правда, называемый диалогом) мы ведем сами с собой, когда думаем о чем-то, мечтаем, пытаемся принять решение, найти выход из сложной ситуации или когда нам нужно справиться с собственными эмоциями. С помощью повествования мы объясняем поведение, контролируемое бессознательно. В ситуациях социального взаимодействия мы способны симулировать диалог, в котором займем место других участников (своего рода ментальная модель сознания других людей). К этому приему часто прибегают писатели, когда представляют, как будут звучать их слова, прочитанные неким мифическим универсальным читателем или читателем особого типа.

Идея внутренней речи приобрела известность благодаря русскому психологу Льву Семеновичу Выготскому. Он обратил внимание на то, чем внутренняя речь отличается от обычного разговорного языка: она не столь формальная и негибкая. Выготского интересовало, как у детей появляется внутренняя речь и как они используют ее в процессе когнитивного развития. В своей книге «Зримые голоса»[61] Оливер Сакс объяснил это следующим образом: «Именно посредством внутренней речи у ребенка формируются свои собственные понятия и смыслы; именно посредством внутренней речи у ребенка развивается самосознание; наконец, именно посредством внутренней речи ребенок выстраивает свой внутренний мир». Язык, делиберативное мышление и даже сознание тесно связаны друг с другом.

Олдос Хаксли писал, что язык позволил нам «воспитать самих себя и подняться над зверями». Безусловно, многие психологи и когнитивисты сходятся во мнении, что способность людей говорить является ключевым звеном сложной, богатой и уникальной по своей природе сознательной психической жизни человека. Правда, есть и те, кто считает, что язык не может быть ответом на все вопросы. Обычно в качестве аргумента против связи языка и мышления приводят тот факт, что люди с нарушением слуха и те, кто утратил способность говорить в результате повреждения мозга, не превращаются в лишенных сознания зомби. Таким образом, дело не в способности говорить как таковой, а в том, на чем основана речь, и в ее влиянии на сознание. Философ Дэниел Деннетт так говорит об этом в своей книге «Виды психики»[62]: «Тот тип рассудка, который вы получаете, когда к нему добавляется язык, столь значительно отличается от типа рассудка, лишенного языка, что неправильным будет даже называть их оба рассудками». В другой своей работе Деннетт говорит о том, что «язык прокладывает пути, по которым движутся мысли».

Помните, что древние греки, классифицируя мир природы, пытались «расчленять ее на составные части» – и все благодаря языку. Гораздо позже греков Бенджамин Уорф писал: «Мы рассекаем природу по линиям, проложенным родным для нас языком. <…> У разных наблюдателей под влиянием разных доказательств сформируются разные модели Вселенной, если они говорят не на одном и том же языке». Именно на Уорфе частично лежит ответственность за появление самой известной идеи о связи языка и мышления[63]: гипотеза Сепира – Уорфа подчеркивает роль языка в формировании перцептивного опыта[64]. Позже ее раскритиковали яркий и категоричный лингвист Ноам Хомский и его влиятельный ученик Стивен Пинкер. Джерри Фодор, на заре когнитивистики предложивший философское обоснование этого течения, отказался от идеи о том, что естественный язык есть язык мышления; вместо этого он предложил понятие ментализа – своего рода бессознательного универсального языка, на котором все мы мыслим. В наши дни под влиянием новых изысканий в философии вновь становится популярным понимание Уорфом языка и культуры как факторов, формирующих мысль и впечатление.

Язык позволяет мысли двигаться в новых для себя направлениях, но не терять связи между звеньями, образуя из них своеобразную цепочку. Язык предоставляет в распоряжение мышления слова, обозначающие предметы внешнего мира; с помощью слов мы характеризуем и распознаем наше восприятие, воспоминания, понятия, мысли, верования, желания и чувства. Использование слов отдельными людьми отражает, что именно важно для их культуры. Так, например, согласно одному известному высказыванию Уорфа, у людей, живущих в тех районах, где традиционно много снега, в языке больше слов для обозначения различных видов снега, чем у тех, которые живут в других условиях, потому что для первых снег является важной составляющей жизни и благополучия.

Но язык не просто называет предметы и события, разделяет их на категории и выделяет понятия, лежащие в их основе. Язык – это синтаксис, который структурирует наши психические процессы и управляет их работой, когда мы о чем-то думаем, что-то планируем или решаем. Нейробиолог-когнитивист Эдмунд Роллс отметил, что синтаксис позволяет людям планировать свои действия и оценивать их последствия за счет возможности заглянуть на несколько шагов вперед без необходимости предпринимать эти шаги на самом деле (это своего рода вариант многоуровневой аргументации). Возможности большинства других животных, как отмечает Роллс, ограничены врожденными программами, привычками и правилами или, как в случае с млекопитающими и птицами, инструментальным научением с подкреплением. Можно допустить, что приматы обладают более сложным мышлением, поскольку они демонстрируют впечатляющие способности размышлять над решением проблем, но мысль, лишенная возможности дополнить размышления речью, остается статичной и грубой.

Способность в особых случаях общаться друг с другом демонстрируют разные животные. Птицы с помощью голоса привлекают партнеров, по голосу они узнают свое потомство, даже когда живут большой группой, голосом призывают сородичей изгнать («ополчиться против») хищников. Шимпанзе и другие обезьяны пошли еще дальше: они используют различные голосовые выражения для обозначения разных хищников (например, кошачьих и ястребов), но, если под языком мы подразумеваем способность использовать все многообразие звуковых и визуальных символов для спонтанного обозначения вещей, относящихся к прошлому, настоящему и (или) будущему, тогда можно утверждать, что такая способность есть только у людей. Только люди могут прибегать к помощи синтаксиса для того, чтобы сообщить другим людям, где и когда именно сегодня видели конкретного хищника, а потом обсуждать с ними сделанные на основе этой информации выводы с целью составления плана действий на завтра.

Питер Годфри-Смит и другие ученые сводили значение языка до рамок мышления и утверждали, что у животных сложные психические процессы протекают без участия речи. Безусловно, у животных есть способности к сложным когнитивным процессам, но ни одно животное не сравнится с человеком в абстрактном концептуальном мышлении, формировании иерархических реляционных рассуждений и обработке паттернов. Перефразируя слова Деннета, можно сказать, что язык не является необходимым для мышления, но мышление вкупе с языком – совсем не то же самое, что мышление без языка.

Марк Мэттсон описал язык как яркий пример наивысшей способности человеческого мозга обрабатывать паттерны: «Язык предполагает использование паттернов (символов, слов и звуков) для кодирования предметов и событий, с которыми сталкивается либо